Читать интересную книгу Дом глав родов Дюны [= Капитул Дюны] - Фрэнк Херберт

«И я лишусь этого».

— Никогда не излишне сделать точные предсказания горестных событий, — сказала она. — Кто знает это лучше меня? И есть ли среди нас хоть одна, не усвоившая урока Квизана Садераха?

Нет нужды в разработке. Дурные предсказания не должны изменить хода событий. Это заставляло Беллонду молчать. Бенеджессеритки были воодушевлены. Те, кто нападает на вестников недоброго, не дураки. Не принимать во внимание вестника? (Кто же может ожидать чегонибудь полезного от таких как он?) Такого хода событий любой ценой надо избежать. «Заставим ли мы молчать вестников недоброго, думая, что молчание смерти сотрет послание?» Бенеджессериткам прекрасно это известно! «Смерть лишь усиливает пророческий глас. Мученики понастоящему опасны».

Одрейд наблюдала за тем, как ответное осознание распространялось по залу, даже вплоть до верхних рядов.

«В тяжкие времена вступаем мы, Сестры, и должны смириться с этим. Даже Мурбелла знает это. Иона знает теперь, почему я столь горячо жаждала сделать ее Сестрой. Мы все так или иначе знаем это».

Одрейд повернулась и бросила взгляд на Беллонду. Никакого разочарования. Белл знала, почему ее нет среди избранных.

«Это для нас лучше всего, Белл. Просочиться. Захватить их раньше, чем они только начнут подозревать о том, что мы делаем».

Переведя взгляд на Мурбеллу, Одрейд увидела почтительное понимание. Мурбелла начинала получать свои первые хлебы добрых советов от Иной Памяти. Стадия безумия миновала, и она даже вновь обретала любовь к Дункану. Возможно, со временем… Воспитание бенеджессериток давало уверенность в том, что она будет судить Иную Память по своей собственной. Ничто в осанке Мурбеллы не говорило: «Держи при себе свои паршивые советы!» У нее имелись исторические сравнения, и она не могла поддаваться их очевидным посылам.

«Не ходи строем по улицам с теми, кто разделяет твои предрассудки. Громкие выкрики часто легче всего проигнорировать». «Я имею в виду, найди среди них тех, кто орет на свою глупую голову. Ты хочешь иметь с ними общее?» Я говорила тебе, Мурбелла, теперь суди сама. «Чтобы создать различие, найди точки приложения сил и нажми на них. Опасайся темных переулков. Предложения более высокого положения есть всего-навсего обычный отвлекающий маневр перед теми, кто марширует на улицах. Не все точки приложения сил в верхних эшелонах власти. Они часто лежат в области экономики или центрах связи, и если ты этого не знаешь, то высокое положение бесполезно. Даже лейтенанты могут изменить ход событий. Не тем, что изменяют отчеты, но принося нежелательные приказы. Белл прячет приказы под сукно, пока считает их бесполезными. Я иногда приказываю ей для того, чтобы она могла поиграть в свою игру в долгий ящик. Она это знает и все-таки все равно играет в свою игру. Знай об этом, Мурбелла! И когда мы войдем в Единение, изучи мои действия с великой тщательностью».

Гармония была достигнута, хотя и с трудом. Одрейд дала знак к окончанию Совета, хорошо понимая, что не на все вопросы был дан ответ, и не все вопросы были заданы. Но невысказанные вопросы могли просочиться к Белл, где они найдут наиболее подходящее решение.

Те из сестер, что осторожничали, не станут спрашивать. Они уже поняли ее план.

Покинув Большой Общий Зал. Одрейд ощутила, что приняла все обязательства сделанного ей выбора, осознавая впервые предшествующую нерешительность. У нее были сожаления, но лишь Мурбелла и Шиана могли знать о них. Следуя за Беллондой, Одрейд думала о «местах, где я никогда не буду, вещах, которые я никогда не увижу, разве что как воспоминания в жизни другого».

Это была своеобразная ностальгия, что сконцентрировалась на Рассеяниях и так облегчила ее боль. Слишком тяжело одной личности видеть за пределами. Даже бенеджессеритки с их накопленной памятью не могли никогда надеяться уловить все воспоминания, до последней интересующей подробности. Это было прерогативой Великого Замысла, Великой Картины, Главного Течения. «Особенности моего Сестринства». Это были важнейшие понятия, которые использовали Ментаты — наброски, движения событий и то, что они несли, к чему они шли. Последствия. Не карты, но потоки.

«Наконец, я сохранила ключевые элементы нашей управляемой присяжными демократии в первоначальной форме. Однажды они могут поблагодарить меня за это».

~ ~ ~

Ищи свободу — и станешь пленником собственного желания. Ищи дисциплину — и обретешь свою свободу.

Кодекс Бене Джессерит

Кто мог ожидать поломки воздушной аппаратуры?

Вопрос Рабби не был адресован ни к кому конкретно. Он сидел на низкой скамье, прижимая к груди свиток. Свиток с помощью новейших ухищрений был подновлен, но казался по-прежнему старым и хрупким. Он не был уверен, который сейчас час. Возможно, позднее утро. Они так давно не ели пищи, которую можно было бы назвать завтраком.

— Я ожидал. — Казалось, он обращается к свитку. — Пасха пришла и ушла, и наши врата закрылись.

Ребекка подошла и встала, возвышаясь над ним.

— Пожалуйста, Рабби. Как это может помочь Джошуа в его трудах?

— Мы не были покинуты, — сказал Рабби своему свитку. — Мы сами скрылись. Если нас не могут найти странники, где нас отыщет кто-нибудь, кто может помочь нам?

Внезапно он вонзил взгляд в Ребекку, похожий в своих очках на сову.

— Не ты ли навлекла на нас зло, Ребекка?

Она знала, что это значит.

— Посторонние всегда думают, что в бенеджессеритках есть нечто нечестивое, — сказала она.

— Значит, теперь я, твой Рабби, Посторонний?

— Ты сам удалился, Рабби. Я говорю с точки зрения Сестер, которым ты заставил меня помогать. То, что они делают, часто скучно. Скучно, но зла в этом нет.

— Я заставил тебя помогать? Да, я сделал это. Прости меня, Ребекка. Если нас объединяет зло, то это сделал я.

— Рабби! Перестань. Они многочисленный клан. И по-прежнему, они придерживаются раздражительного индивидуализма. Неужели многочисленный клан ничего не значит для тебя? Неужели мой сан оскорбляет тебя?

— Я сказал тебе, Ребекка, что оскорбляет меня. Собственной рукой я научил тебя следовать книгам, отличным от… — он поднял свиток, словно это была дубинка.

— Книги здесь ни при чем, Рабби. О, у них есть Кода, но это только собрание напоминаний, иногда полезных, иногда негодных. Они всегда приспосабливают Коду к текущим нуждам.

— Есть книги, которые не могут быть приспособлены, Ребекка!

Она посмотрела на него сверху вниз с плохо скрытым ужасом. Неужели он смотрит на Сестер так? Или страшно говорить? Джошуа подошел и встал рядом с ней. Руки его были в масле, черные пятна размазаны по лбу и щекам.

— Твое предложение было верным. Они снова работают. Как долго протянут, я не знаю. Проблема в том…

— Ты не знаешь проблемы, — вмешался Рабби.

— Проблема механики, Рабби, — сказала Ребекка. — Это вне-поле мешает работе механизмов.

— Мы не могли поставить нефрикционную аппаратуру, — сказал Джошуа. — Слишком откровенно, если не считать дороговизны.

— Нарушилась работа вовсе не твоей аппаратуры.

Джошуа посмотрел на Ребекку, подняв брови. «Да что с ним?» Значит, Джошуа тоже верил в проницательность бенеджессериток. Это оскорбляло Рабби. Его паства искала пастыря где угодно. Но Рабби затем удивил ее.

— Думаешь, я ревную, Ребекка?

Она покачала головой.

— Ты выказываешь таланты, — сказал Рабби, — которые другие быстро используют. Твое предложение закрепить аппаратуру? Эти… эти Прочие рассказывали тебе, как это сделать?

Ребекка пожала плечами. Это был прежний Рабби, которого не стоит дразнить в его собственном доме.

— Я должен возблагодарить тебя? — спросил Рабби. — У тебя есть власть? Теперь ты будешь управлять нами?

— Никто, и я в последнюю очередь, никогда даже не предлагал этого, Рабби. — Она была обижена и не намеревалась показывать этого.

— Прости меня, дочь моя. Это то, что ты называешь взбрыком.

— Мне не нужна твоя благодарность, Рабби. И конечно, я прощаю.

— У твоих Прочих есть что-нибудь сказать по этому поводу?

— Бенеджессеритки говорят, что боязнь похвалы восходит к древним запретам хвалить своего ребенка, потому что это вызывает гнев богов.

Он потупил голову.

— Иногда в этом есть мудрость.

Джошуа казался растерянным.

— Пойду попытаюсь поспать. — Он устремил многозначительный взгляд на машинное отделение, откуда доносился затрудненный хрип. Он покинул их, уйдя в затемненную часть комнаты, споткнувшись на ходу о детскую игрушку. Рабби постучал по скамье рядом с собой.

— Сядь, Ребекка.

Она села.

— Я боюсь за тебя, за нас, за все, что мы олицетворяем. — Он погладил свиток. — Мы были правы в течение стольких поколений. — Он окинул взглядом комнату. — И у нас тут нет даже миниана.